АЛИНА ВИТУХНОВСКАЯ
Алина родилась и хотела уничтожать всех, она никого не любила - у неё была концепция уничтожения реальности. В 3 года Алина начала сочинять стихи, все взрослые почему-то радлвались и не понимали, чем всё это кончится. Пока ещё люди не осозновали весь мрачный негативизм стихов Алины. Потом, в отрочестве, её любимым занятием стало подходить и шокировать уродливых советских тёток вопросом: хочешь похудеть? - спроси меня как. Она давала им свой телефон "домашнего концлагеря". По настоящему всё началось после ареста.
В октябре 1994 года Витухновскую упекли в Бутырскую тюрьму, выдвинув грубо сфабрикованные обвинения. Пытались обвинить в организации терактов. Алина и в тюрьме не теряла зря времени. В тот момент её лозунг был такой: лучше 9 месяцев тюрьмы, чем 9 месяцев беременности". Однако в тюрьме она провела более года. Ко всеобщему удивлению за Алину вступились самые разные люди: и политики, и писатели. Были даже предложения покинуть Родину, но она осталась: лучше тюрьма на Родине чем свобода на Западе. Арест и тюрьма оказали врагам Алины медвежью услугу: теперь число её поклонников дико возросло. После освобождения, Алина продолжила активную деятельность. Вскоре вышли книги: "Роман с феналином", "Аномализм", "Детская книга мёртвых", "Земля Нуля и собака Павлова" - совместно с К. Кедровым, а так же немецкая книга "Чёрная Икона". Всех читателей, безусловно, поразила неожиданная мрачность символов и образов, огромным напряжением и трагизмом повествования, и, конечно, безграничное желание уничтожения цивилизации. К тому же, чистота и прозрачность языка многократно усиливали тёмную силу человеконенавистнического эстетизма.
Алина часто бывает в Германии. Недавно она дико травмировала немецкую аудиторию политнекорректными экстремистскими заявлениями, в результате чего на германском телевидении был показан специальный репортаж, в котором лицо Алины превращалось в лицо Гитлера.Было ещё много интересных концептуальных проектов, например съёмка видеофильмов с известным театральным режиссёром и артистом Володей Епифановым на стихи Алины. Сейчас эти фильмы можно увидеть во многих рок-клубах. Они поражают своей необычностью и некроромантикой - полнейшей обречённости и гибели всего сущего. По сути своей, вся жизнь Витухновской представляет единый мизантропический концепт, песни смерти. В последнее время А. Витухновская тусит с такими личностями как Всеволод Емелин, Гейдар Джемаль, и Эдуард Лимонов.
СТИХИ
<Как все мы, посмотри, зацепенели
Как все мы посмотри зацепенели.
Накорчась скоростью бежания, стоим.
И, лопнутые нутрью, изумели.
В ушах оиторванных без головы звеним.
Как основательны скелет и стрекоза.
Но и они роняются в компот.
И в узелки завязаны глаза.
И влеплен кляп, чтоб память ставить в рот.
КАК МЫ БРЕДИМ ВЕЛИКИМИ БЛЯДЬМИ.
Я ПРОДАЮСЬ, ПОСКОЛЬКУ СУЩЕСТВУ...
УБИТЬ ДЕТЕЙ И ВЫТОПТАТЬ ТРАВУ.
И ОЗВЕРЕТЬ КАКИМИ-ТО ЛЮДЬМИ.
МАТЬ СОБЛАЗНИТЬ. УДАРИТЬ СИРОТУ.
МЫ РАССТАВАТЬСЯ ВСПЫШКАМИ ДОЛЖНЫ.
И СЫРА ДЫРКИ СДЕЛАЛИ ЛУНУ.
И ЧЕЛЮСТИ РАСТАЯЛИ ВО РТУ.
Приди ко мне, меня зацементи.
Живым я оставаться не привык.
Я Шапочка Кровавая в пути
Была обменена на кукольный парик.
МЕРЦАЕТ ЛИЦ СЕРЕБРЯНЫЙ ЦЕМЕНТ.
КАК НЕМЕЦ СТРОГ МОЙ СЕРЫЙ ИНСТРУМЕНТ
И ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ ТРЕБУЕТ ВЗАМЕН
ТУПОЙ ТОЛПЫ НЕЛОВКИЙ КОМПЛИМЕНТ.
Как цементею я под жиденький хлопок.
Хлебают зрелища живые, как бульон.
А я стою стремглав и наутёк,
И опоздав на ноль и миллион.
Я КАМЕННЫЙ, А ПРОЧИЕ - ИСПУГ.
ЖИЗНЬ - ДЁРГАНЬЕ, ИКОТА, КАШЕЛЬ, ДРОЖЬ.
ЖИЗНЬ - ТОЛЬКО ТО ЧТО ВАЛИТСЯ ИЗ РУК,
ВСЁ ВАЛИТСЯ, А СМЕРТЬ НЕ ОТОРВЁШЬ.
МЫ СОКИ ПЬЁМ ИЗ ВОСКОВЫХ ФИГУР.
СЛОВА УШЛИ. НИКТО НЕ ЗНАМЕНИТ.
СЛОВ БОЛЬШЕ НЕТ. ОСТАЛСЯ ТОЛЬКО ГУЛ.
И УХО БЕЗ ЛИЦА. И ВНЁМ ЗВЕНИТ.
И Гамлет вместо "Быть?" спросил "В каком?"
Но прав. и лев. Никто не различал.
И клоун рассмеялся животом,
И ртом оповестил: "Не угадал."
Виновен размышлявший о вине.
Часы стоят на циферке расплат.
Нам остаётся только цепенеть.
У мертвецов часы живых стоят.
КАК ВСЕ МЫ, ПОСМОТРИ, ЗАЦЕПЕНЕЛИ,
ХОТЯ ЕЩЁ ЖИВЫЕ, КАК ЗВЕРЬКИ.
И МЯТНЫЕ, ШЕВЕЛИМСЯ В ПОСТЕЛИ,
И КРЕПКО ПРИШИВАЕМ ЛОСКУТКИ.
КАК ВСЕ МЫ ПОСМОТРИ ЗАЦЕПЕНЕЛИ.
Я ПЕРВЫЙ СРЕДИ ВАС ЗАЦЕМЕНТЕЛ.
И ВЫ МЕНЯ СВОИМ ПРИЗНАТЬ НЕ СМЕЛИ,
И Я ВАС ПОТРЕВОЖИТЬ НЕ ПОСМЕЛ.
КЕМ УГОДНО
Я стану девочкой в ситцевом платье с немыми
коленями страха,
С царапинами, похожими на иероглифы смерти,
С голубыми (и немного седыми) глазами
изнасилованной марсианки,
С покусанными от голода и скуки ногтями. Если
на них приклеить красные лепестки найденной в
урне розы,
а губы намазать кровью раздавленной автомобилем
кошки,
я стану похожа на взрослую красивую сучку,
которой дарят духи и конфеты с водкой.
Когда я вырасту, я не буду хорошей.
У меня была мёртвая мать. Россия, 1920-й,
кукла, туберкулёз и вши.
Я жила в подвале с ворами, и всё что надо,
Представляла в ласковом бреду анаши.
Какой-то непридуманной скучной ночью
в подвал ворвались собаки и люди.
Люди и собаки с пистолетами и шерстью
Меня посадили в клетку, как крысу, прогрызшую яви
будней.
Потом меня били шестеро.
Меня, разорванную, как гнилую простынь
Или бабочку сна, голую куклу, тварь
Привезли в колонию, где забывшие свои имена
Дети зацчивали мучительной смерти своей букварь.
Дремучая Надзирательница протянула щупальца и
усы.
Зубами ножниц жемчужного ада моль,
Она отгрызла мои белые волосы.
И, голая, без косы,
Голова моя, будто бы превратилась в футбольный
Ноль.
В колонии нас имели как недомашних и лишних
Тварей.
Мне хотелось животно есть сено их бесчувственных
Мёртвых мыслей,
Или рабскою стрекозою засохнуть, украсив собою
Гербарий.
Я думала о мутации, подразумевая самоубийство.
Три года, как сто адов тянулись стыдов тянулись стыдом и страхом.
Бог не следил за мной. Он трахал садистскую
Медсестру.
Я меня брал за руку, целовал, и осторожно плакал
Красивый мальчик, которого я когда-нибудь заберу.
Туда, где нас уже никто не поймает. Мы
Научимся не мучиться и хорошо стрелять.
И я стану Ножом, а он Пистолетом Тьмы.
И наши тела исчезнут. И он не сможет меня целовать.
Я стала красивой девушкой с обратным лицом
Войны.
Мой верный мальчик сжимал мою руку-нож.
И когда он решил обнять меня, мы превратились в
Атомной смерти сны.
Взорвали мир. И не усрели быть вместе. И умерли. Ну
И что ж?
…
("ЛЮБИТЬ АВРОРУ И РЕЙХСТАГ…")
Любить Аврору и Рейхстаг,
Топор, и бритву в кокаине,
И свастику, и красный флаг,
И Гитлера и Муссолини.
Расстрельных списков верный ритм.
Их слог, заученный украдкой.
Их ясность бодрая, как гимн
Твоей Империи Порядка.
Костры для книг и для икон,
И для низверженных кумиров.
И горький яд для тех, кто вон
Стремится прочь из дряни мира.
Кто не приемлет тлю людей
И божества дурную волю,
И кто природу злых вещей
Осознавать не в силах боле.
Ведь мир - не сонный теремок,
И не Освенцим в луна-парке.
Его отец, хозяин, бог
Дурные раздает подарки.
Герой не должен умереть,
Не устранив основы жизни.
Все следует преодолеть,
Уйдя в прозрачную Отчизну,
В свою Империю Пустот,
В метафизические морги,
Где человеческого бога
Косматый хаос разорвет.
Ну а пока точи свой нож
И заряжай свою винтовку.
Пусть трупы, падая неловко,
Тебе мешают. Ну и что ж?
И будет грохот и потоп,
И хохот полного распада,
И вихрь сдует толпы стада.
И пылью станет стадо толп.
И хищный ветер дует в щель.
Трещат скелеты хрупких зданий.
Пустая ясность, суть вещей,
Она нас больше не обманет.
МАШЕНЬКА И МЕДВЕДЬ
"только детские книжки читать…"
Мандельштам
Чертовой курицы грязный угрюмый клюв.
Рядом огромный измученный волкодав.
Когда вы удавитесь, тогда я вас полюблю.
Я буду мягкий и крепкий на шейке шарф.
Когда уже пошло любовники и друзья,
Когда вы, дама, смерти пришли хотеть,
Вы валидол глотали и пили яд.
Теперь мы в сказке, как Машенька и Медведь.
И три медвежонка тоже глядеть придут,
Когда я, дама, в пруду вашу грусть и вас
Топить угрюмо и медленно буду. Тут
И бешеный кролик бы в дикий пустился пляс.
Такой у нас убийственный Первомай.
Такое у нас тревожное торжество.
Такое у нас прожорливое естество -
Ему неживой желается каравай.
Так ножичком нужно страсти расковырять,
И нежность червей кровавых вкусить успеть,
И мертвых кусать, и детские книжки читать,
И стать простыми, как Машенька и Медведь.
ВЗРЫВЫ МОСКВЫ
Взрывы Москвы, как ковры мещанина нервного.
Он вешает их новостями скучных экранов.
А раненая девушка так же несексуальна, как моя первая
смерть в презервативе фантазий трусливых и пьяных.
Мне не весело от сиропов кровавых водопроводов города.
Мое варенье еще не застыло в буфете убитого Чебурашки.
Обмороки твоих губ чужие, как вынырнувшие из стужи рыб головы.
И внутренностям моей любви в твоей плоти так неуютно и страшно.
В ЦИРКЕ
Треминаторы минных туманов,
Мониторы тотальных контролей
Карантинами правильных маний
Улыбаются клоуны боли.
Пироги с человеческим страхом
Молчаливой тревожат начинкой.
И в кроватку мочится и плакать
Будет мальчик со смертью в обнимку.
…
("…ВЫ МИКРОБНОГО БОГА ТВАРИ…")
Вы микробного бога твари,
Вы утробно цените жизни.
Вы изнанку своей Отчизны
Изумленно не узнавали.
Вы живете неочевидно,
Но трусливым щупальцем хватким
Человеческий хлам постыдный
Вы поглаживаете украдкой.
На Главную
На предыдущую